Октябрь — время одинакового человека. Чтобы он не говорил и что бы не делал, он все равно останется одинаковым. Какую бы верхнюю одежду он не поменял или какую обувь он бы не достал из коробок, он остается одинаковым. Он будет одинаково ценить одиночество в начале месяца и в конце, одинаково рад утру и одинаково уставшим к ночи. Будет одинаково встречать друзей и готовить одинаковую пищу.

Хорошо, что он так же одинаково в октябре счастлив. Готовясь быть не одинаковым с октябрьским собой в ноябре.

А пока октябрь. Время одинакового человека.

Двадцать первое октября тридцать первым декабря ворвалось через «Пролетая над гнездом кукушки». Джек Николсон — лучший кандидат на Деда Мороза после 40. Время надевать спасательные жилеты, доктора! У каждого внутри свой Макмерфи.

Октябрь, я понял. Ты — отвратителен. Ты — месяц-прачка в моем календаре. Перед первым снегом и морозным ноябрем в тебе отстирывается и отшелушивается, отскребается и оттирается. В тебе, октябрь, нет ничего плохого. Настолько нет и хорошего.

Сутулится сентябрь. Пригибается все больше к земле, чтобы упасть на пожелтевшую листву и перемешаться вместе с ней под осадками октября. Еще 30 дней назад он был молодым и свежим, встречал всех из лета и ослепительно улыбался первым своим днем. И я бежал за сентябрем как за воздушным змеем, задрав голову, не обращал внимание на камешки и выступы-ямы-бугры на пути. И за преданность он вложил мне в ладошку свою улыбку, такую незаметную окружающим как будто подчеркивая насколько она только моя.

Разгоняется на велике-сентябре осень. Спешит принести яркие макияжи на кроны деревьев, первый пар изо рта, шелест листвы под кроссовки, забивает событиями ежедневник, реже разрешает открывать окна.

Осень для меня всегда француженка. Смотрю на нее как Гаврош на прекрасную соседку-парижанку и погибаю каждый день на баррикадах желаний взять за руку, чтобы не быть одному в этом не французском городе.