Я рос в 1980-е. И всегда, когда приходили гости к нам в дом, я не знал , о чем идут разговоры. Двери всегда были плотно закрыты и дети были вне пространства. Моя мама говорит, что она тоже росла по таким же правилам. Моя бабушка никогда не обсуждала вслух политику и молчала про первых лиц государства. Впрочем как и дед. Безмолвно и без объяснения причин мне в наследство достался страх. Страх как условный рефлекс для выживания в государстве. Он был отложен. До времени, когда он понадобится. И он понадобился.

Перебежками с работы на работу, стартами летних кампаний и завершением кампаний учебного года, тишиной корпуса в лицее и суетой за дверями вожатской лагеря, чудно новой Тюменью, усталостью в горах Таганая и сном в палатке, сменами — от обязательной первой путинского года до звучащей личной, книгами,сменяющими друг друга и постами в тг-канале, штурмом третьей и попытками подойти по новому, переменной погодой и разными эмоциями — июнь.